Тихой весенней ночью 26 апреля 1986 г., когда земля отдыхала, на
четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции прогремел взрыв,
всколыхнувший мир. Покоренный человеком атом, который должен был служить миру и
добру, выйдя из-под контроля, принес на землю горе, разруху и смерть. И хотя с
тех пор прошло 25 лет, последствия взрыва в 90 км от Киева до сих пор
болью отдают в сердце людей, потому что так или иначе трагедия коснулась едва
ли не каждой семьи. Среди тех, кто ликвидировал последствия самой большой
катастрофы ХХ века — водолаз-профессионал, журналист, ныне корреспондент
«Вестника» Юрий НОВИКОВ.
За личный вклад и самоотверженность, проявленные при ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, член Союза журналистов Украины Юрий Новиков награжден нагрудным знаком «Почесна відзнака МНС України», Грамотой МЧС Украины, Почетной Грамотой Киевского городского головы, Дипломом и золотой медалью лауреата журналистской премии «Незалежність». А за высокий профессионализм и многолетнюю добросовестную работу Юрий Новиков отмечен Почетной Грамотой Кабинета Министров Украины и Почетной Грамотой Государственной налоговой администрации Украины.
Впервые на ЧАЭС я побывал весной 1985 года. Работая в «Вечернем Киеве», готовил в первомайский номер репортаж со Всесоюзной ударной комсомольской стройки о досрочной сдаче в эксплуатацию третьего энергоблока станции. Помню, мне тогда очень понравился живописный и уютный зеленый городок энергетиков Припять. А больше всего поразило то, что на улицах очень много молодых беременных женщин и мам с детскими колясками. Тогда порадовался за юный город энергетиков, который растет, стремительно развивается, за его молодых жителей, живущих, по всему было видно, зажиточно и счастливо, строящих планы, мечтающих и радующихся.
Прошло немногим более года, и мне пришлось снова отправиться в Припять. Правда, совсем с другой миссией. На этот раз я не радовался, не восторгался, а наоборот — страдал, тяжело переживая чужую боль как собственную.
Я так же работал в «Вечерке», как в один из дней начала февраля мне в редакцию позвонил начальник Киевского экспедиционного отряда подводно-технических работ Освода УССР Анатолий Бабенко. С его отрядом у меня были давние отношения: ежегодно, в период профотпуска, пользуясь возможностями своей второй профессии водолаза, ездил в длительные командировки на Черное море.
— А как насчет поездки в Чернобыль? — спросил он. — Мы уже не одну вахту проводим водолазные обследования и ремонт гидротехнических сооружений станции. И вот снова вызывают в тридцатикилометровую зону — срочные работы. А водолазная станция недоукомплектована...
— Я уже знаю, что вы дали предварительное согласие на командировку, — встретил меня главный редактор. — Что же, это мужественный поступок. Отправляйтесь! Только одно условие: когда вернетесь из Чернобыля, отпишетесь по полной программе. Не каждый день журналисту выпадает возможность поменять профессию. Да еще какую!..
В командировку прихватил с собой портативную печатную машинку-дипломат. Какой же я был наивный! Да и мог ли тогда представить, что ежедневные 12-часовые вахты на ЧАЭС, состояние беспрерывного напряжения, постоянные нагрузки настолько истощали физически и морально, что о каких-либо журналистских наработках довольно было и думать. Так вот, за все 17 дней чернобыльской вахты я ни разу даже не открывал «дипломат» со своей машинкой «Любава». А события тех дней воссоздал на бумаге, вернувшись в Киев. Они до сих пор, порой до мельчайших подробностей, всплывают в воспоминаниях. Можно перечеркнуть и выбросить в корзину написанное. Но не стереть из памяти пережитое…
Странно, но вспоминая свою чернобыльскую вахту, я почему-то припоминаю не привкус металла на зубах — признак опаснейшего излучения, не жуткое кладбище мертвых деревьев, названное в народе «рыжим лесом», и не сплошную стену рыбы, гибнущей в Припяти и панически тыкающуюся в иллюминатор моего скафандра. Я вспоминаю на первый взгляд обычный случай — встречу в 30-километровой зоне со стаей одичавших собак, которые, попав в неординарную ситуацию, подчас вели себя как люди. Именно взгляд на животных, на их загадочное поведение во многом помог понять суть того, что происходит в зоне отчуждения, по-новому оценить место человека в этих событиях.
…Наша водолазная станция дислоцировалась в гидроцехе Чернобыльской АЭС. И река Припять, и Киевское водохранилище в феврале 87-го были скованы ледяным панцирем, скрывавшимся под толстым слоем снега. И лишь над прудом-охладителем поверженного атомного великана, словно из горячего горного озера, клубился густой пар. При 20-градусном морозе температура воды в нем была не ниже 18 градусов тепла.
Мы старались соблюдать элементарные правила гигиены: после смены грязную одежду оставляли в водолазке, переодевшись, проходили санпропускник. Прежде чем отправиться в столовую, снова переодевались и тщательно мыли руки. Когда прибыли в 30-километровую зону, нам в так называемом распределителе выдали под расписку по два таблеточных индивидуальных накопителя, которые крепились к одежде в разных местах (по окончании вахты мы должны были их сдать, иначе бы не получили повышенную чернобыльскую зарплату). А на складе выдали по два комплекта теплого военного обмундирования и талоны на улучшенное спецпитание по рациону № 2. Без преувеличения скажу, если бы я так питался в Киеве хотя бы неделю, наверное, не смог бы протиснуться в дверь…
Находясь в зоне, о повышенном фоне, дозовых нагрузках мы старались не думать вообще, потому что воевали с невидимым врагом — радиацией. И хотя эта война была «тихой», без линии фронта и артиллерийской канонады, но по степени напряженности не уступала настоящим боевым действиям.
Ради справедливости скажу, что к нашей водолазной группе был прикреплен дозиметрист из Беларуси (имя его, к сожалению, не запомнил). Мы тогда шутили над ним и его прибором — допотопным армейским дозиметром ДП-5В, который способен был разве что определить уровень излучения в эпицентре… ядерного взрыва. Да и он сам это хорошо знал, поэтому делал свою работу молча, сосредоточенно записывая в рабочий журнал текущие уровни радиоактивности.
Размышляя об этом, я припоминаю атомную электростанцию «Изар» (близ немецкого городка Ланцгута, что в десяти минутах езды от Мюнхена), где побывал уже после вахты в Чернобыле как заместитель начальника международной экологической экспедиции. Там идеальный порядок и железная технологическая дисциплина. А два энергоблока обслуживают только 150 человек. На нашей ЧАЭС людей работало в сотни раз больше…
Как-то одна из береговых насосных станций, берущих воду из Припяти для пруда-охладителя Чернобыльской АЭС, перестала подавать воду. Механические захваты все время соскальзывали с решетки и никак не могли за нее ухватиться. Очевидно, что-то мешало. Но что? Сквозь толщу ледяной воды не рассмотреть. Поэтому и вызвали из гидроцеха нас, водолазов. Работники станции показали на карте-схеме, где под водой находится заградительная решетка и где именно на ней размещены выемки-седла для захвата подъемного устройства.
Спустили под воду своего коллегу и вскоре услышали от него, что решетка плотно забита ракушками. Да еще какими?! Гораздо больше ладони! Именно эти речные двухстворчатые моллюски и стали, как оказалось, причиной отказа в работе подъемника. Неестественно больших размеров, они так колонизировали заградительную решетку, что даже образовали наросты в местах, куда входили специальные захваты тельфера. Вот и вся разгадка.
Вероятно, радиация «благоприятно» сказалась на них, если они выросли такими огромными.
